-К командиру, живо!- вестовой прижался к стене траншеи, пропуская его вперед.
Комбат поднял голову от карты, поправил сползавшую шинель, прикурил от желтого язычка коптилки.
- Необходимо установить связь с 3-м взводом. Командир взвода - ко мне. И, когда Дмитрий повернулся и плечом толкнул дверь блиндажа, добавил:
-Винтовку не забудь взять.
Была у Клопасовскова такая манера бегать по траншеям без оружия. Однажды даже конфуз из-за этого получился. Когда-то ночью возвращаясь из расположения 2-й роты, он услышал торопливые шаги.
- Стой кто идет? Стрелять буду! – напуская металла в голос, предупредил незнакомца. А в ответ услышал добродушное покашливание и незнакомец голосом комбата спросил:
-А чем стрелять-то будешь?
«Не забыл» - подумал Дмитрий и, сказав «есть!», вышел.
Рассвет застал его в пути. Минуя воронки, заброшенные траншеи, он шёл по ложбине, вдруг непонятной силой с головы сорвало шапку. Нагнулся и увидел, что звёздочка исковеркана «Снайпер»! И не успел бросится на землю, как болью обожгло ногу. Было это 19 ноября 1942 года под Сталинградом, в первый день исторического наступления. Только ночью подобрали товарищи истекающего кровью Клопотовского. Разрывная пуля раздробило кость, свалила связного на полдороге.
Потом, мотаясь по госпиталям, всегда удивлялся счастливой случайности, что остался живым. «Знать, дрожала у гада рука», - констатировали факт соседи по кровати, слушая радостные сводки Совинформбюро.
…Мы сидим на тёплом ворохе зерна. Дмитрий Степанович перебрасывает с ладони на ладонь литые зёрна, дует, отсеивая легковесный сор и шелуху. И неторопливо, надолго умолкая, словно желая отсеять легковесное и не заслуживающее внимания, ведет счет прожитым годам и исхоженным верстам. Уплывает голубоватым облачком папиросный дымок. Где-то совсем рядом слышится встревоженное гоготание гусей. И вновь тишина. Над березами первыми метками осени догорает лимонный закат.
…В тот вечер висела над передним краем такая же тишина. Из немецких окопов неслись голоса, звуки губной гармошки. Вот уже несколько дней, как у самого синего Дона захлебнулось наступление врага. Двести метров отделяли бойцов заслона от тяжелой махины фашистских дивизий. Задача бойцов была простой и трудной: задержать врага! Дать возможность отступившим частям закрепиться на левом берегу.
Несколько дней длится игра в молчанку. Подразделение разведчиков, в котором служит Клопотовский, выдвинуто вперед. Люди устали, измотаны в конец. А немцы вроде и не думают наступать.
«Сволочи, «Катюшу» играют», - думает Дмитрий. Знакомая песня бередит душу. Вспоминаются родные места в далёкой Сибири. Какие хлеба растили они в колхозе! Техники не хватало, и он, Дмитрий, круглосуточно дежурил у 12 тракторов. Должность незавидная- заправщик, но приходилось спать, устроившись между бочек. В любую минуту «горючка могла потребоваться ребятам. И ещё почему-то вспомнилась собственная свадьба. Оттого, наверное, что музыка всколыхнула в душе прошлое, вспомнились грустные женские голоса:
Но нельзя рябине
К дубу перебраться…
Эх, вернется он из Берлина! Грудь в медалях. Поставит пахнущий махоркой вещмешок на порог родного дома. И в первый же вечер попросит –нет, не чарку водки, что водка!
-а прикажет жене испечь поду хлеб и после дойки налить в солдатскую кружку молока. Дмитрий даже улыбнулся, представив, как держит в руках теплую, ноздреватую краюху хлеба . И вдруг мысли оборвались и он услышал тишину наступивших сумерек. Осторожно выглянул из окопа и глазам не поверил: из немецких окопов выскакивали фигурки.
-Товарищ лейтенант, - дернул Дмитрий уснувшего командира,- началось!
Они отбили тогда атаку. В ход пошли противотанковые ружья, гранаты. За этот бой политрук обещал представить Клопотовского к награде. Но не пришлось солдату гордо носить медаль. Пал смертью героя на донской земле тот политрук.
…Клопотовский встает и, припадая на левую ногу, идет отгонять гусей, налетевших на бурт. Возвращается, закуривает новую папиросу и тяжело, по-крестьянски вздыхает:
- Что она с людьми сделала, война! С первых дней наизнанку выворачивала. И уж ежели нутро у тебя нечистое – не скрыть этого. Одно слово – война. Каждый из нас пережил на фронте самую страшную минуту жизни. И мне довелось. И скажи тебе – не поверишь, что не за свою шкуру боялся. Служил я в разведке, всякие переплеты видел. Один раз в рейд пошли, за языком, значит. Темень, дождь шелестит по лопухам, а мы к высотке вышли, где штаб был, и тут аккурат немецкая ракета над головой. Такой переполох начался, - не дай бог. Пулеметные трассы схлестнулись, автоматчики бьют. Пришлось уходить. А когда на нейтральную полосу вышли, лесок там сразу начинался, немцы по нему из минометов садить начали. Но командир наш, славный парень, омич, в лес нас не повел. Залегли около, да там и отлежались. Страшно? А еще страшнее, сынок, когда своего русского в предателях видишь. Был такой случай. Шли с лейтенантом за языком, а своего дезертира поймали. Это было самым страшным. Хорошо, что таких сволочей, которые на немецкую брехню поддавались, по пальцам перечесть можно.
Бои для Клопотовского кончились в сорок втором. А весной сорок третьего вернулся на крыльцо родного дома. И не медали на груди, а костыли под мышкой принес солдат с войны. Черными, широко раскрытыми, как вдовьи глаза, окнами смотрело в его душу родное село. Детишки а грязных, поизносившихся рубашонках, прижимались к походной шинели, радовались.
- Папка вернулся!
Жена только руки бессильно опустила и едва слышно молвила:
- Митенька!
В трудное время вернулся человек к родной земле. А чем он мог помочь ей, если рана только затянулась и при каждом шаге напоминала о себе?
- Тяжело было вначале. Руки работы просят, а ноги не держат, стал учиться сапожничать. Не сразу, но стало-таки получаться. Чинил деревенские – дыра на дыре – башмаки, сапожата, какие были. Все не без дела. А потом лучше стал себя чувствовать, водовозом попросился. Спокойная работа, хорошая. На ногах почти не надо бегать. Но как еду по полевой дороге, пшеница тихонько вызванивает, жаворонки заливаются в синеве, хлеб духмяно пахнет. И веришь, такая нелюбовь к этой работе воспылает в душе, хоть вожжу на сук вешай. Эх, думаю, глядя, как ребята технику, в поле ладят, счастливые же, черти. Тебе бы с ними, Митька, в поле зоревать, а ты на своей кобыленке, как царь на троне, восседаешь. Тьфу, да и только.
Летом в пятидесятом, случилось так, что бригадный ток остался без присмотра. И Дмитрий Степанович в одночасье стал хозяином несметного богатства – тяжелых буртов хлеба. Не хватало машин, нужны были рабочие руки. И тут уже крутиться пришлось хуже, чем белке в колесе. Когда совсем невмоготу становилось – шел в школу. С детворой давно были установлены тесные, приятельские отношения. Они бросали свои забавы и шумной гурьбой шли помогать «дяде Мите».
- Как это ты с ними ладишь? – удивлялись порой сельчане. Тут дома не заставишь ведро воды принести, а у тебя днями заботятся. Пряниками кормишь, что ли?
- Пряниками, - улыбался Клопотовский.
«Пряниками» ребятам были его рассказы о войне, его увлеченность делом, любовь к деревне. Давно выросли те мальчишки, определили свои стежки-дорожки. Но нет – нет да нагрянут неожиданно на ток. И каждое лето непременно находят дядю Митю у гудящих машин, у пересверков плиц, у золотых звенящих струй зерна.
Друг, такой же преданный хлебу, как и он сам, появился у Клопотовского пять лет назад. Федора Яковлевича Рутковского, опытного хлебороба, списали на пенсию в шестидесятом. С тех пор и начал он появляться на току, на этом единственном островке, прочно связывающем его прошедшую и настоящую жизнь. Разные у них характеры. Попадая порой углами, сталкиваются так, что искры летят. Когда несогласие переходит в ссору, а это иногда бывает, Рутковский собирает инструмент в проржавевшее, со следами извести, ведерко и молча уходит. Но дойдя до околка, поостынет немного и вновь возвращается назад:
- Тебя же, дурака, и жалко…
И опять два человека склоняются над разобранным узлом машины. До тех пор, пока она не оживет вновь.
Энергия этих двух человек в прошлое лето, когда навалился небывалой тяжести урожай, спасала хлеб от гибели. Когда тяжелые волны урожая стали захлестывать центральный ток, Клопотовский попросил на отделения ВИМ. 900 тонн зерна подработали и сдали они. Замечаний не было.
Когда-то давно, сидя в окопе на донской земле, Дмитрий мечтал о краюхе сибирского хлеба. Он видел, как мгновенно вспыхивают сухие стебли пшеницы. И на фронте впервые понял, какое это великое богатство – зерно. Через всю жизнь, бережно, боясь расплескать, несет свою любовь в хлебу Клопотовский, бывший солдат, труженик, хозяин тока, заброшенного но околицу сибирского села.
А. АРТЕМЕНКО.
с. Лобково, учхоз № 2.
«Слава труду», 19 сентября 1965 год.
Комментариев нет:
Отправить комментарий